Дни бесплатных посещений в музее
Каждую среду вы можете бесплатно посетить постоянную экспозицию «Искусство ХХ века» в Новой Третьяковке, а также временные выставки «Дар Олега Яхонта» и «Константин Истомин. Цвет в окне», проходящие в Инженерном корпусе.
Право бесплатного посещения экспозиций в Главном здании в Лаврушинском переулке, Инженерном корпусе, Новой Третьяковке, доме-музее В.М. Васнецова, музее-квартире А.М. Васнецова предоставляется в следующие дни для определённых категорий граждан в порядке общей очереди :
Первое и второе воскресенье каждого месяца:
для студентов высших учебных заведений РФ вне зависимости от формы обучения (в том числе иностранных граждан-студентов российских вузов, аспирантов, адъюнктов, ординаторов, ассистентов-стажёров) при предъявлении студенческого билета (не распространяется на лиц, предъявляющих студенческие билеты «студент-стажер»);
для учащихся средних и средних специальных учебных заведений (от 18 лет) (граждане России и стран СНГ). Студенты-держатели карт ISIC в первое и второе воскресенье каждого месяца имеют право бесплатного посещения экспозиции «Искусство XX века» Новой Третьяковки.
каждая суббота - для членов многодетных семей (граждане России и стран СНГ).
Обратите внимание, что условия бесплатного посещения временных выставок могут отличаться. Информацию уточняйте на страницах выставок.
Внимание! В кассах Галереи предоставляются входные билеты номиналом «бесплатно» (при предъявлении соответствующих документов - для указанных выше посетителей). При этом все услуги Галереи, в том числе экскурсионное обслуживание, оплачиваются в установленном порядке.
Посещение музея в праздничные дни
В День народного единства - 4 ноября - Третьяковская галерея работает с 10:00 до 18:00 (вход до 17:00). Вход платный.
- Третьяковская галерея в Лаврушинском переулке, Инженерный корпус и Новая Третьяковка - с 10:00 до 18:00 (кассы и вход до 17:00)
- Музей-квартира А.М. Васнецова и Дом-музей В.М. Васнецова - закрыты
Ждем вас!
Обратите внимание, что условия льготного посещения временных выставок могут отличаться. Информацию уточняйте на страницах выставок.
Право льготного посещения
Галереи, кроме случаев, предусмотренных отдельным распоряжением руководства Галереи, предоставляется при предъявлении документов, подтверждающих право льготного посещения:
- пенсионерам (гражданам России и стран СНГ),
- полным кавалерам «Ордена Славы»,
- учащимся средних и средних специальных учебных заведений (от 18 лет),
- студентам высших учебных заведений России, а также иностранным студентам, учащимся в российских ВУЗах (кроме студентов-стажёров),
- членам многодетных семей (гражданам России и стран СНГ).
Право бесплатного посещения основных и временных экспозиций Галереи, кроме случаев, предусмотренных отдельным распоряжением руководства Галереи, предоставляется для следующих категорий граждан при предъявлении документов, подтверждающих право бесплатного посещения:
- лица, не достигшие 18-летнего возраста;
- студенты факультетов, специализирующихся в сфере изобразительного искусства средних специальных и высших учебных заведений России, вне зависимости от формы обучения (а также иностранные студенты, учащиеся в российских ВУЗах). Действие пункта не распространяется на лиц, предъявляющих студенческие билеты «студентов-стажеров» (при отсутствии в студенческом билете информации о факультете, предъявляется справка из учебного заведения с обязательным указанием факультета );
- ветераны и инвалиды Великой Отечественной войны, участники боевых действий, бывшие несовершеннолетние узники концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, созданных фашистами и их союзниками в период второй мировой, незаконно репрессированные и реабилитированные граждане (граждане России и стран СНГ);
- военнослужащие срочной службы Российской Федерации;
- Герои Советского Союза, Герои Российской Федерации, Полные Кавалеры «Ордена Славы» (граждане России и стран СНГ);
- инвалиды I и II группы, участники ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС (граждане России и стран СНГ);
- один сопровождающий инвалида I группы (граждане России и стран СНГ);
- один сопровождающий ребенка-инвалида (граждане России и стран СНГ);
- художники, архитекторы, дизайнеры - члены соответствующих творческих Союзов России и ее субъектов, искусствоведы - члены Ассоциации искусствоведов России и ее субъектов, члены и сотрудники Российской академии художеств;
- члены Международного Совета музеев (ICOM);
- сотрудники музеев системы Министерства культуры РФ и соответствующих Департаментов культуры, сотрудники Министерства культуры РФ и министерств культуры субъектов РФ;
- волонтеры программы «Спутник» - вход на экспозиции «Искусство XX века» (Крымский Вал, 10) и «Шедевры русского искусства XI - начала XX века» (Лаврушинский переулок, 10), а также в Дом-музей В.М. Васнецова и Музей-квартиру А.М. Васнецова (граждане России);
- гиды-переводчики, имеющие аккредитационную карту Ассоциации гидов-переводчиков и турменеджеров России, в том числе сопровождающие группу иностранных туристов;
- один преподаватель учебного заведения и один сопровождающий группу учащихся средних и средних специальных учебных заведений (при наличии экскурсионной путевки, абонемента); один преподаватель учебного заведения, имеющего государственную аккредитацию образовательной деятельности при проведении согласованного учебного занятия и имеющий специальный бейдж (граждане России и стран СНГ);
- один сопровождающий группу студентов или группу военнослужащих срочной службы (при наличии экскурсионной путевки, абонемента и при проведении учебного занятия) (граждане России).
Посетители вышеуказанных категорий граждан получают входной билет номиналом «Бесплатно».
Обратите внимание, что условия льготного посещения временных выставок могут отличаться. Информацию уточняйте на страницах выставок.
Картина «Христос в пустыне» написана И. Крамским в 1872 году. В творчестве художника она занимает особое место – в ней он пытается ответить на мучивший его вопрос о смысле жизни, о принесении себя в жертву во имя добра и справедливости. Работа над произведением заняла целое десятилетие – образ Христа вырисовывался в сознании художника не сразу, а постепенно, набирая силу и глубину.
На полотне – панорамное изображение бескрайней каменистой пустыни. Кажется, здесь никто не ходил раньше. Видимо, Христос всю ночь брел по пустыне и только под утро, совсем усталый и измученный, опустился на камень.
Первые лучи утреннего солнца уже осветили землю, но Христос остается безучастным к красоте просыпающейся природы. Голова его опущена, и он ничего не видит перед собой – следы глубоких раздумий и переживаний видны во всем его облике.
Полотно «Христос в пустыне» написано в холодных тонах, точно передающих атмосферу рассвета, когда ночная мгла постепенно разбавляется утренними красками. Картина поделена линией горизонта пополам, и одинокая фигура человека, сидящего на голом камне, словно господствует на ней.
Ноги Христа изранены, руки мучительно сжаты, фигура сгорблена. Одежда Христа написана сдержанно, скупо, и это позволяет художнику сделать образ убедительнее, выделив лицо и руки героя. В них – не только страдание, но и невероятная сила воли, а также решимость идти по пути, ведущему к Голгофе. В возвышенном образе Христа глубоко верующий Крамской выразил свои сокровенные мысли, а многие даже видели в облике Христа черты самого художника.
В основе картины «Христос в пустыне» - мучительные размышления автора на тему служения людям, готовности к подвигу. Возможно, Крамской хотел сказать, что вся сила мира находится в этом существе, под рубищем – и она в смиренной простоте и самоотверженности.
Помимо описания картины И. Н. Крамского «Христос в пустыне», на нашем сайте собрано множество и других описаний картин различных художников , которые можно использовать как при подготовке к написанию сочинения по картине, так и просто для более полного ознакомления с творчеством прославленных мастеров прошлого.
|
Автопортрет Ивана Крамского |
Cовместный проект с сайтом студии "Неофит" московского Данилова монастыря
Бывает, что художник и сам не может точно понять, что и зачем хотел он сказать своей картиной. Так произошло и с Крамским, который находился в постоянных поисках и сомнениях, и если его портреты обладают ясностью и чистотой образа, то «Христос в пустыне» - одно из тех произведений, которое всегда вызывает вопросы у зрителя.
Однажды, в бытность свою учеником Петербургской Императорской Академии художеств Иван Крамской нарисовал человека, читающего Евангелие. Профессор похвалил работу, а потом молодой художник показал ее случайно забредшему старику офене (разносчику товара, коробейнику). Тому совершенно не понравилось: «Света на лице его нет. Почём я знаю, может, это он песенник от скуки раскрыл и разбирает. Ты, может, обличье-то и нарисовал, а душу забыл…» - «Господи, да как же душу-то рисовать?» - «А это уж твоё дело, не моё…».
Иван Николаевич стоял в углу последнего зала Академии, в котором висело его только что оконченное полотно «Христос в пустыне». Десять лет прошло с тех пор, как он с грандиозным скандалом покинул свою Alma Mater, а эта история с уличным торговцем так ясно стояла у него перед глазами, словно старик только что вышел, пришаркивая левой ногой. В зале было немыслимое количество народу. Шла вторая выставка передвижников. Его картина висела последней. Она должна была стать «гвоздем» экспозиции, и действительно произвела небывалое впечатление. «Картина моя, - вспоминал Крамской, - расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трех человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь «Христос в пустыне» - это моя первая вещь, которую я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она - итог многолетних исканий…».
 |
Христос в пустыне |
Крамской, словно в каком-то тумане, толкался среди людей, надеясь услышать главное, чтобы понять, что он сделал, что он написал, что он хотел сказать современникам? В ответ на его голову сыпались вопросы, вопросы и вопросы. Бесконечные, бессмысленные, болезненные. - Иван Николаевич, голубчик, ну какой же все-таки момент изображен в картине: утро ли сорок первого дня, когда Христос уже решился идти на страдание и смерть, или та минута, когда «прииде к Нему бес»?
Будучи студентом Императорской Академии Художеств, молодой Крамской, потрясённый картиной Иванова «Явление Мессии», привезённой в Россию в 1858 году, выступил в печати со своей первой критической статьёй. «Художник - писал он - это пророк, открывающий истину людям своими творениями». Еще больше Крамского потрясла трагическая смерть Иванова.
Со всей силой юношеского максимализма Крамской стал доказывать «всему миру», что «ни хлебом единым жив человек». Осенью 1863 года он становится во главе исторического «бунта 14-ти» выпускников Академии, которые выдвинули категорическое требование свободного выбора темы для академической программы. Получив отказ, они демонстративно покинули стены училища, отказавшись от участия в конкурсе на Большую Золотую медаль и вообще всех последующих за спокойным окончанием Академии благ. Но самостоятельная жизнь оказалась не такой простой. О хлебе насущном думать пришлось…
«Мне просто не верится, чтобы я, исполнявший всевозможные заказы, и я теперешний - одно и тоже лицо. Я с ужасом думаю, как это я буду исполнять их, как прежде, а ведь нельзя без этого… Взять бы и заорать сейчас на всю выставку: «Купите меня! Я продаюсь! Кто больше даст?.. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание»…
Постепенно друзья стали замечать, что и без того худое лицо Крамского ещё больше осунулось, побледнело, в глазах появился лихорадочный нездоровый блеск. Он почти уже не ходил по выставке, все больше сидел в углу, опустив на колени усталые натруженные руки… Иван Николаевич продолжал улавливать обрывки фраз, но смысла их уже не разбирал… Где-то, почти над самым ухом забасил Стасов: «Это жестокая ошибка - изображение Христа затруднённого! Нет! Нужен Христос действующий, совершающий великие дела, произносящий великие слова!». «Да что Вы такое говорите, Владимир Васильевич! - Не прекращая разговаривать с критиком, Гаршин горячо жал руку Крамского. - Здесь выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу и совершенной решимости бороться с ним. Христос поглощён Своею наступающей деятельностью, Он перебирает в голове всё, что Он скажет презренному и несчастному люду… Друг мой, как вы нашли такой образ». «Я знаю, большой нужно иметь риск, чтобы браться за такие задачи. Мирового масштаба герой требует и подобной картины… Много нужно мне теперь докторов и времени, чтобы унять сплошные стоны и необъятные страдания. Только думаю, что и стоны и страдания останутся со мной, и нет им исхода… И вы и я, вероятно, не одиноки… есть много душ и сердец, находящихся в мятеже… Ужасное время, страшное время! Нет места в человеческом сердце, которое бы не болело, нет чувства, которое бы не было самым дерзким образом осмеяно! Скверная штука жизнь!».
Иван Николаевич понимал, что искушение, совершившееся с Христом в пустыне, случается с каждым из нас. Природа щедро одарила Крамского талантами, и он ощущал в себе эту силу. Но его всегда мучил один вопрос: на что можно ее употреблять? Когда бес предлагает Христу попробовать свои силы, превратив камни в еду, Господь отвергает унижение этой Божественной мощи ради удовлетворения нужды. «Ладно, - говорит дьявол, - Ты не захотел для Себя одного употребить эту силу - вот высокая гора, с которой видны все царства вселенной. Ты только мне поклонись - и все это будет Твое. Ты сможешь творить добро для всех». Это соблазн антихриста, и Крамскому он тоже был знаком. Как часто закрадывалась к нему мысль о его превосходстве над другими людьми. О том, что он - умнее, талантливее, лучше…
Через год после открытия Второй выставки Крамской ответит на вопрос Гаршину. В письме он напишет приятелю, как заболел своей картиной. «Бывало, вечером уйдёшь гулять, и долго по полям бродишь, до ужаса дойдёшь, и вот видишь эту фигуру… На утре, усталый, измученный, исстрадавшийся, сидит он один между камнями, печальными, холодными камнями; руки судорожно и крепко, крепко сжаты, ноги поранены, и голова опущена… Крепко задумался, давно молчит, так давно, что губы как будто запеклись, глаза не замечают предметов… Ничего он не чувствует, что холодно немножко, не чувствует, что весь он уже как будто окоченел от продолжительного и неподвижного сиденья. А вокруг нигде и ничего не шевельнётся, только у горизонта чёрные облака плывут от востока… И он всё думает, думает, страшно становится… Странное дело, я видел эту думающую, тоскующую, плачущую фигуру, видел как живую… Однажды, следя за нею, я вдруг почти наткнулся на неё… Кто это был? - Я не знаю… Но сколько раз плакал я перед этой фигурой!? Что ж после этого? Разве можно это написать? И Вы спрашиваете себя, и справедливо спрашиваете: могу ли я написать Христа? Нет, не могу, и не мог написать, а всё-таки писал, и всё писал до той поры, пока не вставил в раму, до тех пор писал, пока его и другие не увидели, - словом, совершил, быть может, профанацию, но не мог не писать. Но вот иногда мне кажется, что это как будто и похоже на ту фигуру, которую я по ночам видел, то вдруг никакого сходства…».
Крамской долго не мог приступить к картине. Пять лет он думал, искал, сравнивал, сделал кучу набросков. Ничего не выходило. Наконец, он решил поехать заграницу, чтобы посмотреть, как «там» пишут Христа. Перед самым отъездом он принимает заказ на иконостас для одной церкви и просит разрешения изобразить Спасителя… с фонарем, измученного и усталого, стучащегося в чей-то дом…
Иван Николаевич принимал слова Откровения Иоанна Богослова. Где-то в глубине души он чувствовал, что все постигающие его искушения идут, или, по крайней мере, должны идти ему же на пользу. В Германии перед «Сикстинской Мадонной» Крамской размышлял об образе Христа. Он так долго смотрел на эту картину, словно хотел спросить у Рафаэля: кто Он - Христос, Сын Этой прекраснейших из земных женщин? Для него была совершенно очевидна историческая подлинность евангельского повествования. Христос был для него безусловным нравственным идеалом, совершенным Человеком, сыгравшем в истории вселенной огромную роль. Но пойти за Ним не решался. Засмеют!
Из воспоминаний Ильи Репина (он был учеником и другом Крамского до самой смерти Ивана Николаевича): «Я вошел в небольшую комнату и начал смотреть по стенам. - Это я взял заказ писать образ Христа. - Начав понемногу о Христе по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь вечер. Мне очень странным показался тон, которым он начал говорить о Христе - он говорил о Нем, как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. Я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа, и казалось, в жизнь свою я ничего интереснее не слыхал. Конечно, все это я читал, даже учил когда-то... Но теперь! Неужели это та самая книга? Как все это ново и глубоко, интересно и поучительно. Я был глубоко потрясен и внутренне давал себе обещание начать совсем новую жизнь. Целую неделю я оставался под впечатлением этого вечера - он меня совсем перевернул». Пройдет несколько лет и Илья Ефимович услышит от своего старшего товарища уже несколько иные речи. Раньше он говорил: «Я хочу, чтобы мой Христос стал зеркалом, увидев себя в котором, человек забил бы тревогу». И вдруг странное признание: «Какая тоска и муки охватывают мою бедную мать, она никак не может переварить, как это можно не почитать Бога, не ходить в церковь, не слушаться священников, не поститься даже в Великий пост. Тяжело ей, сын ее в заблуждении, гибнет». Репин не мог до конца понять, как сочеталось в Крамском то, что он верил в Христа только как в историческую личность, а "Отче наш" с детьми всегда читал. Он был уверен в том, что, на самом деле, его друг лучше, чем хочет порой казаться окружающим. Он отчаянно спорил с ним о вере. Но, как это часто бывает, в этих спорах было мало толку. Крамской иногда договаривался до того, что начинал доказывать «атеизм» Христа.
«Мой Бог - Христос, - писал Крамской, - потому что Он сам справился с дьяволом. Он черпает силу в Себе Самом…»… Искушения овладевают человеком постепенно, как ржавчина. Поддался один раз, поддался другой… И наступает третий соблазн. Соблазн самодостаточности и самодовольства. Он так и называется «Я сам!». Иногда в это шапкозакидательство впадают целые народы, когда ни один человек не находит в себе силы сказать «Не искушай Господа!». Тогда спасти людей могут только крестные страдания…
В начале 1873 года Крамской узнает, что Совет Академии Художеств решил присудить ему звание профессора за картину «Христос в пустыне». Он отказывается. «Пять лет неотступно Он стоял передо мной, я должен был написать Его, чтобы отделаться». И в то же самое время - признание другу: «Во время работы над Ним много я думал, молился и страдал… Как я боялся, что потащат моего «Христа» на всенародный суд и все слюнявые мартышки будут тыкать пальцами в Него и критику свою разводить…». Критика выражала свои мысли еще менее стройно и последовательно, чем художник. Крамского называли нигилистом, революционером, обвиняли в кощунстве, в абстракционизме, в неясности идей. И тут же превозносили. Говорили, что он создал идеальный образ для воплощения современных раздумий над вечной темой служения людям, готовности к подвигу, самоотверженности и мужества… Понемногу Иван Николаевич к этому привык. Начал философствовать. То вдруг сделался даже равнодушным: «Приехал Третьяков, покупает у меня картину, торгуется, да и есть, с чего. Я его огорошил, можете себе представить, за одну фигуру с него требую не более не менее, как шесть тысяч рублей… Вот он и завопил! А все-таки не отходит». Третьяков записал в своем дневнике: "По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время". Павел Михайлович догадался, что с Крамским произошел один из тех редких случаев, которые приключаются иногда с действительно талантливыми художниками или поэтами. Когда в лучших своих произведениях они оказываются умнее самих себя и не сами не могут оценить то, что они написали. Ключик к разгадке тайны полотна Крамского подарил Гончаров: «Здесь нет праздничного, геройского, победительного величия - будущая судьба мира и всего живущего кроются в этом убогом маленьком существе, в нищем виде, под рубищем - в смиренной простоте, неразлучной с истинным величием и силой».
Подготовила Екатерина Ким
Иван Крамской. Христос в пустыне.
1872. Холст, масло. Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
В картине Крамского пустыня производит впечатление холодного леденящего пространства, в котором нет и не может быть жизни. В лице Христа, особенно во взгляде, полном напряженной мысли, читается некая отрешенность, отсутствие реальности здешнего мира. Он изображен спиной к розовеющему горизонту, он может только угадывать восход. Утро возрождения наступило, но солнце еще не встало... Подобно тому, как посреди холода и мрака пустыни рождается свет, так внутри изображенного человека рождается воля к преодолению мрака и хаоса окружающей жизни. В картине нет места ясным и радостным тонам, как нет места наивной светлой вере. Его вера обретается в мучительном борении духа, в противостоянии миру и самому себе.
Эстетика картины находится в границах эпохи. Созданный Крамским образ не божественен и не сверхестествен. Имея земной облик, Христос воплощает идею невидимого мира, являя вместе с тем образ Божий. Крамской ищет изображение по отношению к собственному мыслимому образу, а не по отношению к абсолюту и тем более не к социальному или физическому типу. Он и не претендует на универсальность обретенного им в живописи идеала. В этом случае «правда лица» зависит не от эстетического канона, а от подлинности веры художника. А на вопросы зрителей: «Это не Христос, почему вы знаете, что он был такой? - я позволял себе дерзко отвечать, но ведь и настоящего, живого Христа не узнали», - писал Крамской. В начале 1873 года Крамской, узнав, что Совет Академии художеств решил присудить ему звание профессора за картину «Христос в пустыне», пишет письмо в Совет об отказе от звания, оставаясь верным юношеской идее независимости от Академии. Звание профессора Крамскому не было присуждено. Крамской получил несколько предложений продать картину. П.М. Третьяков стал первым, кому художник назвал свою цену - 6000 рублей. Третьяков сразу же приехал и приобрел ее не торгуясь.
Тема искушения Христа, описанного в трех первых Евангелиях, увлекла Крамского еще в начале 1860-х годов, когда он учился в Академии. Именно тогда он сделал первый набросок композиции. Таким образом, работе над этим шедевром художник посвятил в общей сложности около десяти лет своей жизни. 1867 годом датируется первый вариант картины, оказавшийся неудачным. Ошибочным, как понял автор, был сам выбор вертикального формата, лишивший произведение «широкого дыхания» - или, по-другому, точного «контекста». Таким контекстом в последней версии явилась бескрайняя «каменная» пустыня за спиной Христа, подчеркнувшая своей мертвенностью глубину внутренних постижений героя полотна. Надо думать, найти верное решение помогла Крамскому заграничная поездка 1869 года, предпринятая специально для того, чтобы «вживую» увидеть то, как интерпретировали эту тему старые мастера. Показанная на Второй выставке ТПХВ, эта картина вызвала громкие споры. Совет Академии постановил присвоить за нее автору звание профессора, но Крамской от этого звания отказался. «Христа» хотели купить многие - но достался он П. Третьякову. Коллекционер без торга принял назначенную художником цену (6000 рублей). По собственному признанию Третьякова, это была одна из самых любимых его картин.
www.kramskoy.info
«Художников существует две категории, редко встречающихся в чистом типе, но все же до некоторой степени различных. Одни — объективные, так сказать, наблюдающие жизненные явления и их воспроизводящие добросовестно, точно; другие — субъективные. Эти последние формулируют свои симпатии и антипатии, крепко осевшие на дно человеческого сердца под впечатлениями жизни и опыта. Вы видите, что это из прописей даже, но это ничего. Я, вероятно, принадлежу к последним. Под влиянием ряда впечатлений у меня осело очень тяжелое ощущение от жизни. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье — пойти ли направо или налево?.. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание. Расширяя дальше мысль, охватывая человечество вообще, я, по собственному опыту, по моему маленькому оригиналу и только по нему одному, могу догадываться о той страшной драме, какая разыгрывалась во время исторических кризисов. И вот у меня является страшная потребность рассказать другим то, что я думаю. Но как рассказать? Чем, каким способом я могу быть понят? По свойству натуры, язык иероглифа для меня доступнее всего.
И вот я, однажды, когда особенно был этим занят, гуляя, работая, лежа и пр. и пр., вдруг увидал фигуру, сидящую в глубоком раздумье. Я очень осторожно начал всматриваться, ходить около нее, и во все время моего наблюдения, очень долгого, она не пошевелилась, меня не замечала.
Его дума была так серьезна и глубока, что я заставал его постоянно в одном положении. Он сел так, когда солнце было еще перед ним, сел усталый, измученный; сначала он проводил глазами солнце, затем не заметил ночи, и на заре уже, когда солнце должно подняться сзади его, он все продолжал сидеть неподвижно. И нельзя сказать, чтобы он вовсе был нечувствителен к ощущениям: нет, он, под влиянием наступившего утреннего холода, инстинктивно прижал локти ближе к телу, и только, впрочем; губы его как бы засохли, слиплись от долгого молчания, и только глаза выдавали внутреннюю работу, хотя ничего не видели, да брови изредка ходили — то подымется одна, то другая. Мне стало ясно, что он занят важным для него вопросом, настолько важным, что к страшной физической усталости он нечувствителен. Он точно постарел на десять лет, но все же я догадывался, что это такого рода характер, который, имея силу все сокрушить, одаренный талантами покорить себе весь мир, решается не сделать того, куда влекут его животные наклонности. И я был уверен, потому что я его видел, что, что бы он ни решил, он не может упасть.
Кто это был? Я не знаю. По всей вероятности, это была галлюцинация; я в действительности, надо думать, не видал его. Мне показалось, что это всего лучше подходит к тому, что мне хотелось рассказать. Тут мне даже ничего не нужно было придумывать, я только старался скопировать. И когда кончил, то дал ему дерзкое название. Но если бы я мог в то время, когда его наблюдал, написать его...
Христос ли это? Не знаю. Да и кто скажет, какой он был? Напав случайно на этого человека, всмотревшись в него, я до такой степени почувствовал успокоение, что вопрос личный для меня был решен. Я уже знал и дальше, я знал, чем это кончится».
(Из письма Крамского Гаршину, по поводу картины «Христос в пустыне»)...
Бывает, что художник и сам не может точно понять, что и зачем хотел он сказать своей картиной. Так произошло и с Крамским, который находился в постоянных поисках и сомнениях, и если его портреты обладают ясностью и чистотой образа, то «Христос в пустыне» — одно из тех произведений, которое всегда вызывает вопросы у зрителя.
Однажды, в бытность свою учеником Петербургской Императорской Академии художеств Иван Крамской нарисовал человека, читающего Евангелие. Профессор похвалил работу, а потом молодой художник показал ее случайно забредшему старику офене (разносчику товара, коробейнику). Тому совершенно не понравилось: «Света на лице его нет. Почём я знаю, может, это он песенник от скуки раскрыл и разбирает. Ты, может, обличье-то и нарисовал, а душу забыл…» — «Господи, да как же душу-то рисовать?» — «А это уж твоё дело, не моё…».
Иван Николаевич стоял в углу последнего зала Академии, в котором висело его только что оконченное полотно «Христос в пустыне». Десять лет прошло с тех пор, как он с грандиозным скандалом покинул свою Alma Mater, а эта история с уличным торговцем так ясно стояла у него перед глазами, словно старик только что вышел, пришаркивая левой ногой. В зале было немыслимое количество народу. Шла вторая выставка передвижников. Его картина висела последней. Она должна была стать «гвоздем» экспозиции, и действительно произвела небывалое впечатление. «Картина моя, — вспоминал Крамской, — расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трех человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь «Христос в пустыне» — это моя первая вещь, которую я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она – итог многолетних исканий…».
Крамской, словно в каком-то тумане, толкался среди людей, надеясь услышать главное, чтобы понять, что он сделал, что он написал, что он хотел сказать современникам? В ответ на его голову сыпались вопросы, вопросы и вопросы. Бесконечные, бессмысленные, болезненные. — Иван Николаевич, голубчик, ну какой же все-таки момент изображен в картине: утро ли сорок первого дня, когда Христос уже решился идти на страдание и смерть, или та минута, когда «прииде к Нему бес»?
Будучи студентом Императорской Академии Художеств, молодой Крамской, потрясённый картиной Иванова «Явление Мессии», привезённой в Россию в 1858 году, выступил в печати со своей первой критической статьёй. «Художник – писал он – это пророк, открывающий истину людям своими творениями». Еще больше Крамского потрясла трагическая смерть Иванова.
Со всей силой юношеского максимализма Крамской стал доказывать «всему миру», что «ни хлебом единым жив человек». Осенью 1863 года он становится во главе исторического «бунта 14-ти» выпускников Академии, которые выдвинули категорическое требование свободного выбора темы для академической программы. Получив отказ, они демонстративно покинули стены училища, отказавшись от участия в конкурсе на Большую Золотую медаль и вообще всех последующих за спокойным окончанием Академии благ. Но самостоятельная жизнь оказалась не такой простой. О хлебе насущном думать пришлось…
«Мне просто не верится, чтобы я, исполнявший всевозможные заказы, и я теперешний – одно и то же лицо. Я с ужасом думаю, как это я буду исполнять их, как прежде, а ведь нельзя без этого… Взять бы и заорать сейчас на всю выставку: «Купите меня! Я продаюсь! Кто больше даст?.. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание»…
Постепенно друзья стали замечать, что и без того худое лицо Крамского ещё больше осунулось, побледнело, в глазах появился лихорадочный нездоровый блеск. Он почти уже не ходил по выставке, все больше сидел в углу, опустив на колени усталые натруженные руки… Иван Николаевич продолжал улавливать обрывки фраз, но смысла их уже не разбирал… Где-то, почти над самым ухом забасил Стасов: «Это жестокая ошибка – изображение Христа затруднённого! Нет! Нужен Христос действующий, совершающий великие дела, произносящий великие слова!». «Да что Вы такое говорите, Владимир Васильевич! – Не прекращая разговаривать с критиком, Гаршин горячо жал руку Крамского. – Здесь выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу и совершенной решимости бороться с ним. Христос поглощён Своею наступающей деятельностью, Он перебирает в голове всё, что Он скажет презренному и несчастному люду… Друг мой, как вы нашли такой образ». «Я знаю, большой нужно иметь риск, чтобы браться за такие задачи. Мирового масштаба герой требует и подобной картины… Много нужно мне теперь докторов и времени, чтобы унять сплошные стоны и необъятные страдания. Только думаю, что и стоны и страдания останутся со мной, и нет им исхода… И вы и я, вероятно, не одиноки… есть много душ и сердец, находящихся в мятеже… Ужасное время, страшное время! Нет места в человеческом сердце, которое бы не болело, нет чувства, которое бы не было самым дерзким образом осмеяно! Скверная штука жизнь!».
Иван Николаевич понимал, что искушение, совершившееся с Христом в пустыне, случается с каждым из нас. Природа щедро одарила Крамского талантами, и он ощущал в себе эту силу. Но его всегда мучил один вопрос: на что можно ее употреблять? Когда бес предлагает Христу попробовать свои силы, превратив камни в еду, Господь отвергает унижение этой Божественной мощи ради удовлетворения нужды. «Ладно, — говорит дьявол, — Ты не захотел для Себя одного употребить эту силу – вот высокая гора, с которой видны все царства вселенной. Ты только мне поклонись – и все это будет Твое. Ты сможешь творить добро для всех». Это соблазн антихриста, и Крамскому он тоже был знаком. Как часто закрадывалась к нему мысль о его превосходстве над другими людьми. О том, что он — умнее, талантливее, лучше…
Через год после открытия Второй выставки Крамской ответит на вопрос Гаршину. В письме он напишет приятелю, как заболел своей картиной. «Бывало, вечером уйдёшь гулять, и долго по полям бродишь, до ужаса дойдёшь, и вот видишь эту фигуру… На утре, усталый, измученный, исстрадавшийся, сидит он один между камнями, печальными, холодными камнями; руки судорожно и крепко, крепко сжаты, ноги поранены, и голова опущена… Крепко задумался, давно молчит, так давно, что губы как будто запеклись, глаза не замечают предметов… Ничего он не чувствует, что холодно немножко, не чувствует, что весь он уже как будто окоченел от продолжительного и неподвижного сиденья. А вокруг нигде и ничего не шевельнётся, только у горизонта чёрные облака плывут от востока… И он всё думает, думает, страшно становится… Странное дело, я видел эту думающую, тоскующую, плачущую фигуру, видел как живую… Однажды, следя за нею, я вдруг почти наткнулся на неё… Кто это был? – Я не знаю… Но сколько раз плакал я перед этой фигурой!? Что ж после этого? Разве можно это написать? И Вы спрашиваете себя, и справедливо спрашиваете: могу ли я написать Христа? Нет, не могу, и не мог написать, а всё-таки писал, и всё писал до той поры, пока не вставил в раму, до тех пор писал, пока его и другие не увидели, — словом, совершил, быть может, профанацию, но не мог не писать. Но вот иногда мне кажется, что это как будто и похоже на ту фигуру, которую я по ночам видел, то вдруг никакого сходства…».
Крамской долго не мог приступить к картине. Пять лет он думал, искал, сравнивал, сделал кучу набросков. Ничего не выходило. Наконец, он решил поехать заграницу, чтобы посмотреть, как «там» пишут Христа. Перед самым отъездом он принимает заказ на иконостас для одной церкви и просит разрешения изобразить Спасителя… с фонарем, измученного и усталого, стучащегося в чей-то дом…
Иван Николаевич принимал слова Откровения Иоанна Богослова. Где-то в глубине души он чувствовал, что все постигающие его искушения идут, или, по крайней мере, должны идти ему же на пользу. В Германии перед «Сикстинской Мадонной» Крамской размышлял об образе Христа. Он так долго смотрел на эту картину, словно хотел спросить у Рафаэля: кто Он – Христос, Сын Этой прекраснейших из земных женщин? Для него была совершенно очевидна историческая подлинность евангельского повествования. Христос был для него безусловным нравственным идеалом, совершенным Человеком, сыгравшем в истории вселенной огромную роль. Но пойти за Ним не решался. Засмеют!
Из воспоминаний Ильи Репина (он был учеником и другом Крамского до самой смерти Ивана Николаевича): «Я вошел в небольшую комнату и начал смотреть по стенам. — Это я взял заказ писать образ Христа. — Начав понемногу о Христе по поводу образа, он уже не переставал говорить о Нем весь вечер. Мне очень странным показался тон, которым он начал говорить о Христе – он говорил о Нем, как о близком человеке. Но потом мне вдруг стала ясно и живо представляться эта глубокая драма на земле, эта действительная жизнь для других. Я был совершенно поражен этим живым воспроизведением душевной жизни Христа, и казалось, в жизнь свою я ничего интереснее не слыхал. Конечно, все это я читал, даже учил когда-то... Но теперь! Неужели это та самая книга? Как все это ново и глубоко, интересно и поучительно. Я был глубоко потрясен и внутренне давал себе обещание начать совсем новую жизнь. Целую неделю я оставался под впечатлением этого вечера — он меня совсем перевернул». Пройдет несколько лет и Илья Ефимович услышит от своего старшего товарища уже несколько иные речи. Раньше он говорил: «Я хочу, чтобы мой Христос стал зеркалом, увидев себя в котором, человек забил бы тревогу». И вдруг странное признание: «Какая тоска и муки охватывают мою бедную мать, она никак не может переварить, как это можно не почитать Бога, не ходить в церковь, не слушаться священников, не поститься даже в Великий пост. Тяжело ей, сын ее в заблуждении, гибнет». Репин не мог до конца понять, как сочеталось в Крамском то, что он верил в Христа только как в историческую личность, а «Отче наш» с детьми всегда читал. Он был уверен в том, что, на самом деле, его друг лучше, чем хочет порой казаться окружающим. Он отчаянно спорил с ним о вере. Но, как это часто бывает, в этих спорах было мало толку. Крамской иногда договаривался до того, что начинал доказывать «атеизм» Христа.
«Мой Бог – Христос, — писал Крамской, — потому что Он сам справился с дьяволом. Он черпает силу в Себе Самом…»… Искушения овладевают человеком постепенно, как ржавчина. Поддался один раз, поддался другой… И наступает третий соблазн. Соблазн самодостаточности и самодовольства. Он так и называется «Я сам!». Иногда в это шапкозакидательство впадают целые народы, когда ни один человек не находит в себе силы сказать «Не искушай Господа!». Тогда спасти людей могут только крестные страдания…
В начале 1873 года Крамской узнает, что Совет Академии Художеств решил присудить ему звание профессора за картину «Христос в пустыне». Он отказывается. «Пять лет неотступно Он стоял передо мной, я должен был написать Его, чтобы отделаться». И в то же самое время – признание другу: «Во время работы над Ним много я думал, молился и страдал… Как я боялся, что потащат моего «Христа» на всенародный суд и все слюнявые мартышки будут тыкать пальцами в Него и критику свою разводить…». Критика выражала свои мысли еще менее стройно и последовательно, чем художник. Крамского называли нигилистом, революционером, обвиняли в кощунстве, в абстракционизме, в неясности идей. И тут же превозносили. Говорили, что он создал идеальный образ для воплощения современных раздумий над вечной темой служения людям, готовности к подвигу, самоотверженности и мужества… Понемногу Иван Николаевич к этому привык. Начал философствовать. То вдруг сделался даже равнодушным: «Приехал Третьяков, покупает у меня картину, торгуется, да и есть, с чего. Я его огорошил, можете себе представить, за одну фигуру с него требую не более не менее, как шесть тысяч рублей… Вот он и завопил! А все-таки не отходит». Третьяков записал в своем дневнике: «По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время». Павел Михайлович догадался, что с Крамским произошел один из тех редких случаев, которые приключаются иногда с действительно талантливыми художниками или поэтами. Когда в лучших своих произведениях они оказываются умнее самих себя и не сами не могут оценить то, что они написали. Ключик к разгадке тайны полотна Крамского подарил Гончаров: «Здесь нет праздничного, геройского, победительного величия – будущая судьба мира и всего живущего кроются в этом убогом маленьком существе, в нищем виде, под рубищем – в смиренной простоте, неразлучной с истинным величием и силой».
Екатерина Ким
Иван Крамской. Христос в пустыне. 1872 г. Третьяковская галерея, Москва
Если вы видели «Христа в пустыне» Крамского вживую, наверняка она стала одной из Ваших любимых картин.
Если не видели, то можете провести эксперимент. Сходите в и попробуйте пройти мимо этой работы.
Думаю, у Вас это не получится. Вы все равно невольно замедлите шаг…
Откуда я это знаю?
Я заметила, что часто любовь к искусству коррелирует с эмпатией. Если вы любите искусство, то, скорее всего, легко считываете эмоции других и реагируете на них.
Поэтому вы вряд ли пройдёте мимо такого пронзительного образа. ОН погружён в раздумья. Его исхудалые руки сцеплены в сильном напряжении.
Иван Крамской. Христос в пустыне (фрагмент). 1872 г. Третьяковская галерея
Действие происходит на рассвете. А значит, он думал всю ночь и продолжает думать ранним утром.
По темным кругам под глазами вы понимаете, что это не первая такая ночь. И что днём он не отдыхает. Его ноги пыльные, а одежда превратилась в лохмотья от длительной ходьбы.
Сопереживание нахлынет на вас при виде человека, пребывающего в столь тяжелом раздумье.
Стоп. Человека? Это же Христос. Сын Божий. Властелин земли и неба. Почему же Крамской показал нам лишь человечное в нем, опустив все божественное?
Человечный Христос
В 1835 году была издана необычная книга - «Жизнь Христа» Давида Штрауса.
Хотя она была написана трудночитаемым языком, основной её смысл так поразил общественность, что, как говорится, обратного пути не было. «Ящик Пандоры» был открыт.
Штраус дерзнул предположить, что Христос был человеком. Правда, очень талантливым. Он нёс христианское учение в массы, а не только узкой группе интеллектуалов. И это было главным его отличием от других проповедников.
Именно массы потом передавали рассказы о нем из уст в уста, пока легенды не переносились на бумагу. А все чудеса, связанные с ним, рождались позже и основывались на древних мифах.
Книга Штрауса имела колоссальное влияние на литературу и живопись.
Из наших художников первым проникся этой теорией . Его Христос приобретает больше человечности, нежели божественности. Даже привычного нимба нет.
(деталь). 1837-1857. Третьяковская галерея, Москва Таким же человечным перед нами предстаёт и Христос Крамского. Это выражено в простой позе человека, который столкнулся с душевными терзаниями и тяжелым выбором.
Иван Крамской. Христос в пустыне (деталь). 1872 г. Но что это за выбор? О чем Христос думает?
О чем думает Христос Крамского
Крамской взял сюжет из Библии об искушении Христа дьяволом. После крещения, когда Иисусу было 30 лет, он принял решение удалиться в пустыню на 40 дней. Там он не ел и не пил.
И в таком состоянии его пытался искусить дьявол. Многие художники показывали эти сцены искушения.
У моего любимого Тиссо, например, мы видим, как Дьявол предлагает Христу обратить камни в хлеб.
Джеймс Тиссо. Искушение Христа. 1886-1894. Бруклинский музей А показывает другой дьявольский соблазн. Тот перенёс Христа на высокую гору и начал сулить ему владычество над всеми городами, которые они увидели с вершины. Конечно, при условии, что Божий сын перейдёт на сторону зла.
. Искушение Христа. 1872 г. Русский музей, Санкт-Петербург По Библии все размышления Христа касаются выбора между добром и злом.
Но вот у Крамского дьявола нет. Ведь человек здравомыслящий не видит дьявола наяву. О чем же тогда думает Христос Крамского?
Нам не нужно гадать. Сам художник все поясняет в переписке.
У его героя сильный характер. Он так неординарен, что может весь мир покорить. Но решает этого не делать, силой воли заглушая в себе общечеловеческие желания власти и богатства. И выбирает путь гораздо сложнее, не сулящий никаких благ «здесь и сейчас».
Вот эту борьбу с самим собой, перекраивание предназначения, внутреннюю ломку, мы и видим. Согласитесь, это требует очень сложной смеси эмоций и мыслей. Вот именно их Вы и видите на его лице. И невольно сопереживаете.
3. Необычные детали «Христа в пустыне»
На первый взгляд картина очень реалистична. Ведь все потустороннее в ней отбрасывается.
Остается реальный образ человека, который не первый день ходит по пустыне босыми ногами. Без еды и воды. Да ещё измученный долгими и серьезными раздумьями.
Но есть все же в картине толика мистики. Обратите внимание на камни вокруг Христа.
Внизу полотна - необычный камень. Его основание слишком узкое, чтобы он мог сам так стоять. Символ богоподобия Христа и его умения творить чудеса?
Иван Крамской. Фрагмент картины «Христос в пустыне». 1872 г. А камень справа больше похож на рукотворную плиту. Она зловеще нависает над землёй как символ грядущих непосильных испытаний.
Влияние «Христа» Крамского на живопись
Для русской живописи такое изображение Христа было необычно. Когда нет никакого действия, никакого по сути сюжета. Одни лишь размышления.
Но такой образ закрепился. Так, Поленов создал серию картин с одиноким думающим проповедником.
Поленовский Христос тоже очень человечен.
Василий Поленов. Мечты. 1894 г. Радищевский музей, Саратов